— Пусть думают, что Гордон страшный и беспощадный... Мне так жить легче, — Александр Гордон, телеведущий, актер, режиссер в эксклюзивном интервью «Бизнес Классу»
«Какие они тупые...»
— Почти восемь лет я провел в эмиграции в Америке, больше не выдержал: два года ушло на понимание того, что сделал глупость, и еще шесть, чтобы вернуться обратно. Не понравилось все: люди, отношения, условности, эта маниакальная необходимость заботы о завтрашнем дне, вечные улыбки независимо от настроения…
Сейчас уже не ругаю Штаты, но не потому что взгляды изменил, просто все, о чем я говорил 15 лет назад, уже пришло к нам в Россию. Какой смысл критиковать? Сами этого хотели — получите, ребята!
А вдруг есть Боженька-то?
И что бы мы сегодня ни придумывали, никаких перемен к лучшему быть не может. Пессимистично? Нет, реалистично. Я убежден, если все хорошо, зачем тогда что-то менять...
К примеру, закон о кощунстве — абсолютный парадокс. С одной стороны, хотят избавиться от некого напряжения, которое возникло между церковью и обществом. С другой, сами это напряжение и порождают.
Запрет фильма «Невинность мусульман» — это прямое проявление экстремизма. Никто не может заставить каждого отдельного мусульманина включить компьютер, найти этот фильм и посмотреть его. Если он это сделал, то только по собственной воле, а раз так — получи.
Фильм, скорее всего, как и акция «Пусси Райт», бездарен. Именно пошлость и оскорбляет меня в таких поступках. Но это не значит, что их надо запрещать по суду. Тогда нам надо поставить крест на каждом втором так называемом актере, режиссере...
Это не цензура, это всего лишь заигрывание с церковью. Как Лужков заигрывал, когда строил себе мавзолей, который он называет Храмом Христа Спасителя, так и власть сейчас выслуживается: а вдруг есть Боженька-то?
А вот настоящую цензуру я все же поддержал бы. Она всегда лучше, чем самоцензура, при которой унтер-офицерская вдова сама себя сечет. Пусть будут объявленные государством правила игры: что можно, а что нет, чем полунамеки, меняющиеся в зависимости от того, куда повернулся политический флюгер. Либо ты соглашаешься, либо нет — все просто. Вместо необходимости всякий раз наступать если не на горло, то на хвост собственной песне.
Свобода — это не когда ты делаешь, что хочешь, а когда не делаешь, чего не хочешь
А свобода слова? Была бы мысль, вода дырочку найдет. Свобода, как сказал Гарри Борисович (БК. — отец Александра Гордона), — это не когда ты делаешь, что хочешь, а когда не делаешь, чего не хочешь.
У Кирова нет лица
Мы живем в такое время и в такой стране, что стоит выключить телевизор — и образ России для нас исчезает. Информация о том, как живут регионы, по капле просачивается наверх в Москву, где работает определенный фильтр. И только там решают, что спустить обратно — уже по всей стране. В Кирове нельзя напрямую узнать, что происходит, к примеру, в Костроме. Для особо интересующихся есть, конечно, интернет, но это не основная масса общества.
Вертикаль работает, а горизонтальных связей никаких, диалога нет. Да и как он может состояться, если сами субъекты не выражены. Киров существует лишь для вас, но не для тех, кто живет за его пределами. Для меня он безличен. И такая история почти со всеми городами России.
Простой пример: Киров находится на расстоянии ночи в поезде от Москвы, также как и Санкт-Петербург. Часто столичные жители легкие на подъем говорят: «Давай, махнем на выходные в Питер». Я ни разу не слышал, чтобы они сказали такое про ваш город.
Современный зритель вырос в то время, когда на него «орали» изо всех щелей
Так попробуйте в одном предложении объяснить, почему они должны приехать именно к вам: возьмите стереотип, переверните его в преимущество и сделайте позитивный слоган.
В Красноярске уже справились: на замечания, что там холодно, темно и медведи ходят выдали фишку «Сибирь — испытай себя!» Сейчас очередь всех остальных регионов. Начните и вы свое брендирование: не явите столице лицо Кирова — никто о вас так и не узнает.
Почти ни слова о Собчак
Связей нет не только между городами, само общество разрозненно. Исторически мы мобилизовались только в случае беды или мора. Как сказал Жванецкий, «великий русский народ в драке не выручит, в войне победит».
Но я не делю людей на «наших и не наших». Они сегодня скорее структурировались на проигравших, выигравших и недобравших. Проигравшие — это большая часть, кто считают, что от передела мира, случившегося на их глазах, с ними ничего хорошего не произошло. Даже если лукавят и материально живут лучше, все равно сохраняют неизбывную тоску по прошлой благодати, когда, чтобы выжить, не нужно было точить когти.
Тех, кто победил, мы видим каждый день по телевизору, с ними и так все понятно. А вот те, кто считают, что могли бы, но не добрали — по Болотной ходят туда-сюда. Им хотелось бы к победителям, да не пускают.
Год назад их шествия напоминали движение негодования за несправедливость, но без внятного лидера. Люди стояли на площади и не понимали, кто их презентует: кто такие Рыжков, Немцов? Про Собчак даже говорить не хочется: это женщина, которая озабочена лишь тем, как выглядит в той или иной роли. Порезвится, как было с «Домом-2», да и забудет — новый проект найдет.
А вот Навальный проворонил свое время. На том порыве, когда энергетика была еще очень сильна, нужно было канализировать ее на себя. То ли побоялся, то ли неразбериха помешала. Но сейчас само поведение Путина и Медведева по отношению к Навальному говорит об их опасениях — эта птица еще может выстрелить.
Хотя, на мой взгляд, для оппозиции в целом момент уже потерян. Все, что происходило этой осенью на проспекте Сахарова — лишь пародия оппозиции на саму себя. И сейчас снова надо будет ждать какого-то повода, чтобы потрясенная страна смогла выдавить из себя хотя бы чуть-чуть эмоций.
Хорошего зрителя потеряли
Себя не отношу ни к одной их трех названных категорий, хотя бы потому, что в любом обществе должны быть этакие «экспаты», которые находятся во внутренней эмиграции. По сути, это белые вороны, и я один из них. В этой стае — близкие мне люди и те, кто разделяет мои фантазии по поводу искусства. В их числе, режиссер Коля Хомерики, киновед Люба Аркус — это люди, которые еще что-то делают в кинематографе.
А вот с хорошим зрителем у нас большие проблемы, мы его потеряли. Того, кто приходит в зал не с пассивной позицией, кто понимает, что режиссер, каким бы гениальным он ни был, не может проделать весь путь, надо пойти навстречу — иначе никакого кино не получится. Надо душой работать.
Вашего Белых, к примеру, не пригласил бы, к нему у меня нет претензий
Сейчас зритель сидит с поп-корном и ждет, когда его задавят киловаттами и децибелами, больше ничего не происходит.
Бывают, к примеру, семьи, в которых очень тихо разговаривают, или, наоборот, кричат так, что стекла вылетают — разные традиции. Современный зритель вырос в то время, когда на него «орали» изо всех щелей. Понятно, что теперь «тихого голоса» он просто не воспринимает. Это поколение, которое ведет себя так, будто оно первое на Земле: зачем говорить про культуру, какую-то литературу в школе преподавать — все это им не нужно. А что нужно, они и сами знают.
Чудовищ не жалко
Меньше всего я думал о зрителе, делая передачу «Гордон Кихот». Накопилось огромное количество претензий: и борясь с каждым приглашенным чудовищем, я видел его в себе. Мне казалось, это хороший способ за деньги Первого канала телевидения изжить целый ряд своих комплексов. И героев было не жалко: они же не спрашивали, когда отовсюду «лезли в глаза и уши», отравляя мою жизнь, я попытался вернуть им часть яда, сказать: «Что ж ты творишь!»
По этому принципу гостей подбирал. Вашего Белых, к примеру, не пригласил бы, к нему у меня нет претензий. Наоборот, восхищаюсь, как в свое время, находясь в глубокой оппозиции, он вдруг принял решение занять кресло губернатора. Это говорит о том, что условности типа «товарищи не поймут» или «блогеры заклюют» его не волнуют. Белых честен перед собой. Бросили перчатку — он ее поднял.
Чего не могу сказать о Мавроди, Минаеве, Шуфутинском, Жириновском и всех остальных, кто осмелились прийти ко мне в студию. Но все же отказников было больше, и когда их список перевалил за сотню, я прекратил программу.
С передачей «Закрытый показ» другая история — здесь зритель важен, иначе я бы не бушевал, а молчал все время. Моя задача — организовать конфликт внутри, который поможет определить смысл и ценности. В итоге мы же не о кино там говорим.
Телевидение для меня — рутинный, не имеющий никакого отношения к
творчеству процесс, за который я получаю деньги. Журналистская совесть
не при чем. Во всем мире честный журналист — тот, кто продается однажды.
Кино и театр — это совсем другое. Вот там я проверяю ощущения от
жизни, делюсь своими приоритетами. Искусство для меня — всегда исповедь
или проповедь. Поэтому в душе я вовсе не журналист. Я дилетант.
