Дни поздней осени бранят обыкновенно...
— В сырость и серость хочется почитать нечто жизнеутверждающее и не имеющее отношение к пользе, что-то вроде стихов Гандлевского и Кибирова. У меня есть мой личный топ антидепрессивных текстов, которые помогают жить и сохранять ускользающую радость бытия, — Наталья Осипова, генеральный директор КЦ «Вятский»
1. «Евгений Онегин» А.С.Пушкина. Роман, начинающийся с похорон дяди и заканчивающийся сценой муж — жена — отенциальный любовник, роман, испорченный школьным прочтением и замызганный многочисленными комментаторами и исследователями, для меня этот роман остается самым жизнеутверждающим чтивом.
И вот: по родственным
обедам
Развозят Таню каждый
день
Представить бабушкам
и дедам
Ее рассеянную лень.
Родне, прибывшей
издалеча,
Повсюду ласковая
встреча,
И восклицанья, и
хлеб-соль.
«Как Таня выросла!
Давно ль
Я, кажется, тебя крестила?
А я так на руки брала!
А я так за уши драла!
А я так пряником кормила!»
И хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то
летят!»
2. «Кандид или Оптимизм» и другие философские повести Вольтера. В лучших традициях приключенческого жанра вокруг героя рушится мир, погибают возлюбленные и предают друзья, но он сквозь вольтерьянскую иронию сохраняет веру, что «Все к лучшему в этом лучшем из миров».
— Бывали вы когда-нибудь
во Франции? — спросил Кандид.
Да, — сказал Мартен, — я объехал несколько французских
провинций. В иных половина жителей
безумны, в других чересчур хитры,
кое-где добродушны, но туповаты, а есть
места, где все сплошь остряки; но повсюду
главное занятие — любовь, второе — злословие и третье — болтовня.
3. «Анна Каренина» Л.Н.Толстого. Читать с любого места в любом настроении, когда что-то в семье или в душе не так и нужен спокойный взгляд знавшего толк в семейных проблемах Толстого, чтобы понять, что выход есть всегда — даже если это поезд.
Одевшись, Степан
Аркадьич прыснул на себя духами, выправил
рукава рубашки, привычным движением
рассовал по карманам папиросы, бумажник,
спички, часы с двойной цепочкой и
брелоками и, встряхнув платок, чувствуя
себя чистым, душистым, здоровым и
физически веселым, несмотря на свое
несчастье, вышел, слегка подрагивая на
каждой ноге, в столовую, где уже ждал
его кофе и, рядом с кофеем, письма и
бумаги из присутствия.
Степан Аркадьич
не избирал ни направления, ни взглядов,
а эти направления и взгляды сами приходили
к нему, точно так же, как он не выбирал
формы шляпы или сюртука, а брал те,
которые носят. А иметь взгляды ему,
жившему в известном обществе, при
потребности некоторой деятельности
мысли, развивающейся обыкновенно в лета
зрелости, было так же необходимо, как
иметь шляпу. Если и была причина, почему
он предпочитал либеральное направление
консервативному, какого держались тоже
многие из его круга, то это произошло
не оттого, чтоб он находил либеральное
направление более разумным, но потому,
что оно подходило ближе к его образу
жизни. Либеральная партия говорила, что
в России все дурно, и действительно, у
Степана Аркадьича долгов было много, а
денег решительно недоставало. Либеральная
партия говорила, что брак есть отжившее
учреждение и что необходимо перестроить
его, и действительно, семейная жизнь
доставляла мало удовольствия Степану
Аркадьичу и принуждала его лгать и
притворяться, что было так противно его
натуре. Либеральная партия говорила,
или, лучше, подразумевала, что религия
есть только узда для варварской части
населения, и действительно, Степан
Аркадьич не мог вынести без боли в ногах
даже короткого молебна и не мог понять,
к чему все эти страшные и высокопарные
слова о том свете, когда и на этом жить
было бы очень весело. Вместе с этим
Степану Аркадьичу, любившему веселую
шутку, было приятно иногда озадачить
смирного человека тем, что если уже
гордиться породой, то не следует
останавливаться на Рюрике и отрекаться
от первого родоначальника — обезьяны.
Итак, либеральное направление сделалось
привычкой Степана Аркадьича, и он любил
свою газету, как сигару после обеда, за
легкий туман, который она производила
в его голове.
4. «Киевский патерик» Майи Кучерской — это роман, построенный как сборник небольших рассказов, где о жизни православных батюшек рассказано с теплотой, любовью и иронией, а главное, без пафоса и патетики.
Трапезовали. Вдруг отец
Феопрепий полез под стол. И залез, и
сидел там среди грубо обутых ног братии.
Ноги не шевелились. Тогда Феопрепий
начал лазать и дергать всех снизу за
рясы. По смирению своему никто не упрекнул
его. Только один новоначальный инок
вопросил с изумлением: «Отче! Как
прикажешь понимать тебя?»
— Хочу быть как дитя,
— был ответ.
5. «Пирожки» Аглаи Соловьевой. Возможно, кого-то и покоробит, что в ряд великих я ставлю не великого, даже слишком юного, чтобы быть великим, автора, но это же мой список, я могу быть пристрастна. А с другой стороны, так вот живет рядом человек, никто не замечает, а потом глядишь — а он уже и гений!
Цитирует Варвара Канта
И знает восемь языков.
Нет, никогда у бедной
девки
Не будет парня, только
кот.
Хочу лежать, ниче не
делать,
Не трогайте меня никто,
Нет, не пойду я на работу,
Не встану и за молоком.
И вот совсем свежее, еще неопубликованное, тоже про ноябрь.
Какая тут любовь?! Ноябрь
и конец света.
Ты ходишь взад вперед,
затягивая шаг.
Просроченный творог,
остывшая котлета,
Дебильный сериал и в
комнате бардак.
Сегодня снова дождь.
Растут, как дети, лужи.
Простыл и насморк.
Називином в кровь.
И к вечеру, конечно,
станет хуже.
А тут еще любовь.
6. «Нерегулярное чтение» Рубинштейна. Приятно вспомнить, как много нелепого и смешного было в советском прошлом. И ничто так не помогает жить дальше, как понимание того, что мы жили и живем в эстетике абсурда, где не работает здравый смысл и правильные правила, но где спасает ирония и доброта.
Жизнь дается человеку
на всю жизнь,
Нам всю жизнь об этом
помнить надлежит.
Жизнь дается человеку — вот он и
Жить торопится, и
чувствовать спешит...
Жизнь дается человеку,
чтобы он
Жил себе, не сожалея ни
о чем...
Жизнь дается человеку
в виде сна,
Мы и спим, пока не тронут
за плечо...
В этой жизни против
жизни не попрешь.
Даже если ничего в ней
не поймешь...
